Только тогда садитесь в седло. До того сражайтесь пешими,  привязав  по-
водья коней за спиной к поясу".
   Битва продолжалась два дня. Шики-Хутуху-нойон,  видя,  что  его  мон-
гольские воины устали и выбиваются из сил, а одолеть противника  не  мо-
гут, на второй день прибегнул к хитрости.  Он  приказал  приготовить  из
войлока куклы и посадить их на запасных коней. Сначала уловка подейство-
вала и мусульманские войска заколебались, но Джелаль эд-Дин ободрил вои-
нов, и они снова продолжали упорно сражаться.
   Наконец Джелаль эд-Дин приказал ударить в  барабаны.  Все  стали  са-
диться на коней. Он повел своих всадников в атаку. Сам бросился в  сере-
дину монгольского войска и расколол  его.  Тогда  монголы  обратились  в
бегство, "высекая искры копытами коней". Всадники Джелаль эд-Дина на не-
утомленных конях легко догоняли и избивали убегавших  врагов.  Только  с
незначительными остатками разгромленного войска  Шики-Хутуху-нойон  вер-
нулся в лагерь Чингизхана.
   Слава о битве при Перване и разгроме непобедимых монголов  пронеслась
через горные хребты и долины.  Монгольский  отряд,  осаждавший  крепость
Балх, немедленно снял осаду и ушел на север. В некоторых городах,  заня-
тых монголами, жители восстали и перебили монгольские  гарнизоны.  Тогда
Чингиз-хан прибегнул к своей обычной хитрости: он подослал лазутчиков  к
ханам, союзникам Джелаль эд-Дина, и обещал им верблюдов, нагруженных зо-
лотом, если они покинут смелого султана.
   Вскоре в лагере Джелаль эд-Дина при дележе добычи из-за пустяков про-
изошли раздоры. В споре за арабскую лошадь один  кипчакский  хан  ударил
плетью по голове Аграка, предводителя большого отряда, и Джелаль эд-Дину
не удалось их примирить. После этого и Музафар-Малик,  предводитель  аф-
ганцев, и Азам-Мелик с карлуками, и Аграк с воинами Кельджа, поверив ко-
варству Чингиз-хана, отделились от войска Джелаль  эд-Дина,  жалуясь  на
высокомерие и грубость кипчаков, которые смеют бить плетьми воинов  дру-
гих племен:
   - Эти самые тюрки (т. е. кипчаки) раньше боялись монголов. Они уверя-
ли, что монголы не похожи на обыкновенных людей, что они непобедимы, по-
тому что удары мечей не могут их поранить. Поэтому монголы будто  бы  не
страшатся никого на свете и нет другой силы, которая могла бы бороться с
ними. А теперь, когда мы разбили монголов и  все  увидели,  что  и  мон-
гольское племя так же, как и все люди, может быть ранено и истекать  та-
кой, как у всех, кровью,- теперь кипчаки  переполнились  хвастовством  и
стали оскорблять нас, тех, кто помог им в битве...
   Джелаль эд-Дин ничего не мог поделать. Тщетно он доказывал, что  Чин-
гиз-хану легко будет разбить  противников,  нападая  на  каждого  в  от-
дельности, его уверения были напрасны, и половина войска от  него  ушла.
Он остался только с туркменами Амин-ал-Мулька.
   Когда Шики-Хутуху-нойон, вернувшись к  Чингиз-хану,  рассказывал  ему
подробности битвы при Перване, Чингизхан оставался, как всегда, невозму-
тимым и непроницаемым. Он только сказал:
   - Хутуху привык быть всегда победоносным и одолевающим. Теперь, испы-
тав горечь поражения, он станет более внимательным и опытным  в  военных
делах.
   Однако Чингиз-хан не медлил, стянул к себе все войска,  какие  только
мог собрать, и выступил с огромной силой. Он гнал всадников с такой пос-
пешностью, что в пути не было возможности сварить пищу. Каган шел  прямо
на Газну, и когда колесный путь кончился, он бросил весь обоз и двинулся
тропами через горы.

   Глава вторая. БИТВА ПРИ СИНДЕ

   Не буду звать тебя конем, буду звать тебя
   братом. Ты мне лучше брата.
   (Китаби-Коркуд)

   После ухода союзных отрядов Джелаль эд-Дин уже не мог вступить с мон-
голами в открытый бой, как хотел раньше, и направился на юг. Его  задер-
жала быстрая и многоводная река Синд, стесненная  горами.  Султан  искал
лодок и плотов, чтобы переправить войско, но стремительные волны  разби-
вали все суда о высокие скалистые берега. Наконец привели одно судно,  и
Джелаль зд-Дин пытался посадить в него свою мать Ай-Джиджек, жену и дру-
гих спутниц. Но и это судно развалилось от ударов о скалу, и женщины ос-
тались на берегу вместе с войском.
   Вдруг примчался гонец с криками: "Монголы совсем близко!"  А  ночь  в
это время, все затянула своим черным покрывалом.
   Чингиз-хан, узнав, что султан Джелаль  эд-Дин  ищет  переправы  через
Синд, решил его захватить. Он вел войско всю ночь и на заре увидел  про-
тивника. Монголы стали приближаться к войскам  султана  с  трех  сторон.
Несколькими полукругами монголы остановились в виде  согнутого  лука,  а
река Синд была как бы его тетивой.
   Чингиз-хан послал Унер-Гулиджу и Гугус-Гулиджу с их  отрядами  оттес-
нить султана от берега, а своему войску дал приказ: "Не поражайте султа-
на стрелами. Повелеваем схватить его живым".
   Джелаль эд-Дин находился в середине мусульманского войска, окруженный
семьюстами отчаянных всадников. Увидев на холме Чингиз-хана, который от-
туда распоряжался боем, султан бросился со своими джигитами  в  атаку  с
такой яростью, что погнал монголов, и сам монгольский владыка пустился в
бегство, погоняя плетью коня.
   Но дальновидный и осторожный Чингиз-хан перед битвой спрятал в засаде
десять тысяч отборных воинов. Они  вылетели  сбоку,  напали  на  Джелаль
эд-Дина, отбросили его и понеслись на правое крыло туркмен, которыми на-
чальствовал Амин-ал-Мульк. Монголы смяли его ряды, оттеснили их в  сере-
дину войска, где все перемешались и стали отступать.
   Затем монголы разбили также и левое крыло. Джелаль  эд-Дин  продолжал
биться вместе со своими джигитами до полудня  и,  потеряв  обычное  спо-
койствие, бросался, как затравленный тигр, то на  левое,  то  на  правое
крыло.
   Монголы помнили приказ кагана: "не пускать в султана стрел", и кольцо
вокруг Джелаль эд-Дина все сжималось. Он бился отчаянно, стараясь прору-
биться сквозь ряды врагов. Поняв, что положение стало безнадежным,  сул-
тан пересел на любимого туркменского коня, сбросил шлем и другие  воинс-
кие доспехи, оставив только меч. Он повернул коня и с ним кинулся с  вы-
сокой скалы в темные волны бурного Синда. Переплыв реку и взобравшись на
крутой берег, Джелаль эд-Дин погрозил оттуда мечом Чингиз-хану  и  уска-
кал, скрывшись в зарослях.
   Чингиз-хан от чрезмерного удивления положил руку на рот,  показал  на
Джелаль эд-Дина сыновьям и сказал:
   - Вот каким у отца должен быть сын!
   Монголы, увидев, что султан бросился в реку, хотели вплавь  пуститься
за ним в погоню, но Чингиз-хан запретил.
   Они перебили все войско Джелаль эд-Дина. Воины успели бросить в  реку
его жену и мать, чтобы те не достались монголам.
   Остался в живых только семилетний сын  Джелаль  эд-Дина,  захваченный
монголами. Они поставили его перед Чингиз-ханом.  Мальчик,  повернувшись
боком к кагану, косился на него смелым, ненавидящим глазом.
   - Род наших врагов надо вырывать с корнем,- сказал  Чингиз-хан.-  По-
томство таких смелых мусульман  вырежет  моих  внуков.  Поэтому  сердцем
мальчишки накормите мою борзую собаку.
   Палач-монгол, улыбаясь до ушей от гордости, что он может перед  вели-
ким каганом показать свое искусство, засучил рукава и подошел к  мальчи-
ку. Опрокинув его на спину, он в одно мгновение, по монгольскому обычаю,
вспорол ножом его грудь; засунув руку под ребра, вырвал маленькое  дымя-
щееся сердце и поднес его Чингиз-хану.
   Тот несколько раз, как старый боров, прокряхтел:  "Кхукху-кху!",  по-
вернул саврасого коня и, сгробившись, угрюмый, двинулся дальше вверх  по
каменистой тропинке.
   После этой битвы при Синде султан Джелаль эд-Дин, скитаясь по  разным
странам, еще много лет продолжал удачно воевать в монголами, собирая от-
ряды смельчаков. Но никогда ему не удалось стать во главе такого большо-
го войска, чтобы оно могло одолеть монголов.

   Глава третья. ХАДЖИ РАХИМ СТАЛ ПИСЦОМ

   С того вечера, когда в Бухаре Махмуд-Ялвач спас Хаджи Рахима от мечей
монгольского караула и разрешил ему держаться за полу его щедрости, дер-
виш всюду следовал за ним, а за дервишем следовал, как тень, его младший
брат Туган.
   Махмуд-Ялвач сделался главным советником нового правителя области Ма-
вераннагр, сына Чингизова Джагатайхана. Сам  Джагатай  больше  занимался
охотой и пирами, а Махмуд-Ялвач для  него  собирал  подати,  подсчитывал
захваченные татарами ценности, отправлял в Монголию вереницы рабов,  де-
лал описи покинутых беками домов и поместий, обнародовал новые налоги  и
посылал для их сбора особых сборщиков.
   Он призывал поселян возвращаться на свои земли и сеять хлеб и хлопок,
обещая, что прежние беки на свои усадьбы не вернутся и платить им  оброк
за земли не придется.
   Но все это он говорил, чтобы успокоить разбежавшийся народ, чтобы на-
пуганные поселяне вернулись на свои пашни и чтобы прекратились нападения
голодных бродячих шаек на караваны. Потом обнаружилось, что все эти обе-
щания были только приманкой и что вместо туркменских, таджикских и  кип-
чакских беков постепенно землевладельцами стали монгольские  царевичи  и
ханы, а вернувшиеся поселяне, как и раньше, стали работать у них  батра-
ками, отдавая им почти весь свой урожай.
   Махмуд-Ялвач назначил Хаджи Рахима писцом своей  канцелярии,  и  тот,
оставив на время складывание сладкозвучных газалей, усердно служил, каж-
дый день с утра до темноты сидя на истертом большом ковре в ряду  других
писцов; на своем колене он составлял счета, описи имущества,  приказы  и
всякие другие важные бумаги.
   Махмуд-Ялвач не платил дервишу никакого жалованья и однажды так  ска-
зал ему:
   - Для чего тебе жалованье? Кто ходит около богатства, у того к  рукам
пристает золотая пыль...
   - Но не к рукам поэта-дервиша,- ответил Хаджи Рахим.- На моем  старом
плаще накопилась только дорожная пыль от многолетних скитаний.
   Тогда Махмуд-Ялвач подарил ему новый цветной  халат  и  приказал  яв-
ляться к нему утром по четвергам накануне священного дня пятницы за тре-
мя серебряными дирхемами на хлеб, чай и баню, чтобы на деловые бумаги не
сыпалась пыль, собранная дервишем на бесконечных дорогах вселенной.
   Другой бы на месте Хаджи Рахима считал себя счастливейшим: он  жил  в
маленьком доме, брошенном хозяевами, и мог пользоваться им,  как  своим;
возвратившись из канцелярии, он сидел на ступеньке крыльца перед  виног-
радником, где на старых лозах наливалось  столько  янтарного  винограда,
что урожай его обеспечил бы владельца на целый год; около дома рос такой
высокий платан, что тень его падала и на соседнюю мечеть и оберегала  от
зноя маленький домик дервиша. Тут же протекал арык, орошавший  виноград-
ные лозы, и в вечерней прохлада Хаджи Рахим  учил  алгебре  и  арабскому
письму своего младшего брата Тугана.
   Но Хаджи Рахим был искателем не благополучия, а  необычайного,  и  на
сердце его тлели горячие угли беспокойства. Вскоре он  уже  не  мог  ми-
риться с той работой, какую исполнял. Каждый день в канцелярию приходили
сотни просителей, обычно с жалобами на притеснения монголами мирных  жи-
телей; вся страна была во власти новых завоевателей, которые  распоряжа-
лись народом, как волки в овечьем закуте.
   Тогда Хаджи Рахим сказал себе: "Довольно, дервиш!  Кто  служит  врагу
родного народа, тот заслуживает проклятия вместо похвалы",- и он  отпра-
вился к Махмуд-Ялвачу, решив сказать ему правдиво все  то,  что  сжигает
его сердце.
   Он нашел Махмуда в большом дворцовом саду, где тот подстригал  у  ви-
ноградной лозы сухие ветки и в этом находил отдых от своих забот. Махмуд
выслушал дервиша и сказал:
   - Ты хочешь покинуть родную мать, покрытую ранами и  изнемогающую  от
страданий?
   - Я не хочу служить поработителям народа...
   - Вероятно, ты и меня считаешь злодеем за то, что я служу поработите-
лям родного народа? Вот что я тебе отвечу на это. У  нашего  повелителя,
великого кагана Чингиз-хана, есть главный советник,  китаец  Елю-Чу-Цай.
Он всегда говорит, не боясь, правду Чингиз-хану. Он  один  останавливает
его от напрасного избиения целых городов, объясняя: "Если  ты  перебьешь
всех жителей, то кто же будет платить налоги тебе  и  твоим  внукам?"  И
Чингиз-хан после его слов дает милость сотням тысяч пленных... То же са-
мое я стараюсь делать около сына Чингизова, Джагатай-хана, чтобы  спасти
наш мусульманский народ от поголовного истребления. Ты видел лицо Джага-
тая? Какой безумной ярости полны глаза его! Каждый  день  на  приеме  он
указывает пальцем на кого-нибудь со страшными словами: "Алыб-барын!",  и
несчастного уводят на казнь. А я каждый день стараюсь вырвать у него ми-
лость и пощаду.
   - Я остаюсь на моей родине,- ответил Хаджи Рахим.- Но только дай  мне
другую работу: я не в силах больше писать счета одежд, покрытых  пятнами
крови, и видеть человеческие слезы.
   - Хорошо, я дам тебе важное поручение.
   - Я слушаю, мой господин.
   - Мне сказали, что повелитель северных и  западных  стран  Джучи-хан,
старший сын Чингизов, получив в удел северные земли Хорезма, идет их по-
корять.
   - Я могу только сказать: кузнецы и медники Гурганджа не  отдадут  без
боя своего города, как это сделали жители Бухары и Самарканда.
   - Мне нужно переслать Джучи-хану письмо, но по пути, в песках Кзылку-
мов, появились отряды, которые нападают на монголов и убивают их.  Гово-
рят, что во главе их стоит какой-то "черный всадник" Кара-Бургут на див-
ном черном коне. Он неуловим. Он появляется неожиданно в  разных  концах
Кзылкумов, делая огромные пробеги, и вневапко бесследно исчезает. В  на-
селении пошли слухи, что сам шайтан помогает ему.
   - Этот "черный всадник" доказывает,- сказал Хаджи Рахиы,-  что  среди
мусульман еще сохранились смелые джигиты.
   - Я дам тебе письмо к самому Джучн-хапу. Ты спрячешь это письмо  так,
чтобы ни монгольские караулы, ни "черный всадник"  не  перехватили  его.
Иначе ты себя и меня погубишь.
   Хаджи Рахим опустил взор. "Что это за письмо, которое может  погубить
пославшего?" Он поднял глаза. На золотом кебе заката переплелись  виног-
радные листья. Махмуд-Ялвач стоял неподвижно, и  его  взгляд,  казалось,
протекал в мысли дервиша. Он положил руку на свою бороду,  тронутую  се-
ребром времени, и легкая улыбка скользнула по устам его.
   - Я доставлю письмо Джучи-хану,- сказал  Хаджи  Рахим,-  и  никто  не
прочтет его. Я выдолблю отверстие в моем посохе, вложу туда письмо и за-
леплю его воском. Но удастся ли добраться до великого  хана?  Он  теперь
воюет в Кипчакской степи, где рыщут шайки, убивая встречных.  Я  подобен
букашке, которая здесь ползет у твоих ног по дорожке сада. Что  со  мной
будет, когда я выйду из-под защиты твоей могучей руки? Я не боюсь  "чер-
ного джигита", но на первой же заставе меня схватит монгольский караул и
разрубит на части.
   Махмуд-Ялвач нагнулся, поднял с дорожки красного жучка и положил себе
на узкую белую ладонь. Жучок торопливо пробежал до конца пальца и, расп-
равив крылышки, полетел.
   - Подобно этому жучку, ты проберешься там, где не пройдут тысячи вои-
нов. Ты, как священный дервиш, опять накинешь свой старый плащ, возьмешь
покорного осла и нагрузишь его книгами. А чтобы тебя не  задержали  мон-
гольские заставы, я выдам тебе золотую пайцзу с соколом.
   - А что мне делать с моим младшим братом Туганом?
   - Ты его возьмешь с собой как ученика, А там, в лагере Джучи-хана, он
научится воинскому делу. Станет опытным джигитом. Да  будет  легка  тебе
дорога!
   - Будь спокоен, я все сделаю.
   - Когда ты окончишь свой путь, то помолись за меня, я человек старый,
который тебе доброжелательствует.

   Глава четвертая. "ЧЕРНЫЙ ВСАДНИК"

   Хаджи Рахим и Туган отправились в путь под вечер и примкнули к  вере-
нице поселян, возвращавшихся с базара с  пустыми  корзинами.  Постепенно
все спутники один за другим свернули в стороны, к своим обгоревшим селе-
ниям.
   Хаджи Рахим шел ровной, размеренной  походкой,  напевая  по  привычке
арабские песни, Туган уже сильно вырос. Из-под голубой чалмы, как  подо-
бает юноше, выбивался длинный черный завиток волос и падал на плечо.  Он
закинул за спину дорожный мешок и,  опираясь  на  длинную  палку,  легко
взбегал на встречные холмы и всматривался вдаль, в уходящие в сизую дым-
ку горы, оглядывался кругом, все стараясь заметить, все попять.  Он  жил
теперь полной, счастливой жизнью, казавшейся  особенно  радостной  после
тяжелых месяцев, проведенных в  мрачном  сыром  подаемелье  гурганджской
тюрьмы.
   Черный осел, поводя длинными ушами,  семенил  крепкими  копытцами.  В
навьюченных на осла мешках хранились книги и свитки арабских и  персидс-
ких поэтов и запас еды на несколько дней.
   Иногда вдали показывалось облачко пыли, затем из-за деревьев  появля-
лись несколько монгольских всадникоя,  окружавших  знатного  начальника,
"даругу", или охранявших  медленно  выступавших  верблюдов,  навьюченных
мешками с зерном. Один из монголов отделялся от других, подлетал к Хаджи
Рахиму и кричал:
   - Ты кто? Куда идешь?
   Хаджи Рахим молча сдвигал свою шапку на затылок, и на его лбу показы-
валась прикрепленная к тонкому обручу золотая пластинка  с  изображением
летящего сокола. Тогда медленно опускалась поднятая  рука  с  плетью,  и
монгол, воскликнув: "Байартай! Урагш!", круто поворачивал коня и  мчался
догонять свой отряд.
   А дервиш, надвинув на лоб свою остроконечную шапку, снова шагал и за-
певал новую песню:

   Шагай же вперед, мой черный Бекир, под пенье,
   Туда, где душе скитаться живой опасно.
   Довольно людей в постели своей скончалось,
   Лишь трусам упасть на красный песок ужасно...

   В пустынном месте из-за холма неожиданно вылетели четыре  всадника  и
остановились поперек тропы.
   - Стойте! - закричал один из них, старик с глубокими морщинами на за-
горевшем до черноты лице.- Как твое имя?
   - Довольство, простор и благополучие тебе! - ответил дервиш.-  Почему
тебе нужно мое имя?
   - Я узнал тебя! От меня не уйдешь! Ты был писцом у мусульманина  Мах-
муд-Ялвача, постыдно продавшегося монголам. Ты помогал ему грабить народ
и за это сейчас испытаешь острое лезвие моего меча.
   - В твоих словах две капли чистой истины, а все остальное мутный  по-
ток черной лжи.
   - Как лжи? - воскликнул яростно старик и вытащил из ножен кривую саб-
лю.
   - Верно, что я был писцом у  почтенного  мусульманина  Махмуд-Ялвача,
верно, что я достоин смерти и ее увижу, ибо кто сможет убежать  от  нее?
Но я никогда никого не грабил, а только  записывал  на  длинных  свитках
награбленное монголами и писал прошения всем обиженным, кто  приходил  к
Махмуд-Ялвачу с жалобами и просьбами заступиться.
   - Если ты, дервиш, не хочешь потерять здесь же, на этом  месте,  твой
колпак вместе с головой,- продолжал кричать старик,-  то  ты  сейчас  же
последуешь за нами, и не пробуй убежать.
   - Я всегда иду к тем, кто зовет меня,- сказал невозмутимо дервиш.- Но
ты мне не сказал твоего имени. На кого мне пожаловаться аллаху, если  ты
завлечешь нас в пучину гибели?
   - Прежде чем аллах тебя рассудит, тебя рассудит меч  "черного  джиги-
та",ответил один из всадников.- С нашим начальником тебе будет не до шу-
ток.
   Всадники, свернув с дороги, направились прямо к северу, углубляясь  в
раскаленные желтые пески. Редкая жесткая трава, кое-где кусты сквозисто-
го тамариска, торопливо разбегавшиеся ящерицы делали местность мрачной и
унылой. Туган шептал Хаджи Рахиму:
   - Неужели пришел наш конец! Зачем только ты согласился на этот ненуж-
ный путь! Как тихо и счастливо мы жили в Самарканде!
   - Не надо роптать раньше времени,- отвечал дервиш.- Сегодняшний  день
еще не кончился, а будущее полно неожиданностей.
   Долго шли путники, все направляясь на север. Наконец  на  перекрестке
двух едва заметных тропинок всадники остановились. Один из них въехал на
холм, долго всматривался во все стороны, затем указал рукой на  запад  и
крикнул:
   - Скорее, скорее туда! Солнце садится.
   Уже в полной темноте Хаджи Рахим вместе с другими приблизился к  ярко
пылавшему костру. Они находились на дне сухого оврага. У дервиша и Туга-
на руки были скручены за спиной и петли арканов захлестнули  шею,  чтобы
пленники не вздумали скрыться в темноте. Старик, их задержавший,  подвел
обоих к самому огню и приказал стать на колени. Рядом с  ними  поставили
осла.
   У костра на небольшом коврике сидел, подобрав под себя ноги,  худоща-
вый мрачный туркмен. На загоревшем бронзовом лице резко выделялись блес-
тящие круглые глаза. Рядом на коврике лежал прямой меч-кончар.
   "Где я видел этого гордого джигита? - думал Хаджи Рахим, наблюдая  за
туркменом.- Несомненно, это "черный всадник"...
   На нем был черный чекмень, черная шапка, сдвинутая на затылок, и нев-
далеке стоял на привязи высокий вороной конь. Вокруг костра  сидели  де-
сятка два джигитов в истрепанной одежде, но с отличным оружием в  сереб-
ре. На приведенных пленных посматривали - одни насмешливо, другие  злоб-
но.
   Один из джигитов снял с черного осла ковровый мешок  и  вытряхнул  из
него связку лепешек, узелок с изюмом, дыню и кусок кислого  сыра.  Затем
осторожно положил другой мешок с мукой и вытряхнул третий  ковровый  ме-
шок. В нем оказались пенал с чернильницей, несколько книг  и  свитков  и
инструменты оружейника.
   Джигит с круглыми глазами взял одну книгу, повертел в руках, перелис-
тал несколько страниц и сказал:
   - Здесь, вероятно, написаны хадисы и наставления, которыми  длиннобо-
родые толстые имамы забивают головы своим тощим голодным ученикам?
   - Нет, славный воин,- ответил Хаджи Рахим.- Эта  книга  про  великого
Искендера, завоевателя вселенной.
   - Хотел бы я послушать про этого храброго вояку! Но для тебя не оста-
лось времени. Сейчас Азраил унесет твою Душу.
   Старик, который привел Хаджи Рахима, отвел в сторорону осла, не спеша
вытащил из-за пояса длинный тонкий нож, каким мясники обычно режут бара-
нов, и ухватил жесткой рукой дервиша за подбородок.
   - Эй, дед, подожди резать! - крикнул кто-то.- Наш начальник хочет уз-
нать, что написано в других книгах.
   Полузадушенный дервиш прохрипел:
   - В одной книге описаны подвиги славного барса пустыни  Кара-Бургута,
грозы караванов...
   - Подожди! Оставь его, старик!..- сказал  начальник  шайки  и  внима-
тельно начал перелистывать книжку,  рассматривая  рисунки,  изображавшие
стычки воинов.
   Старик оттолкнул Хаджи Рахима и, ругаясь, отошел. Хаджи Рахим смотрел
на темное небо с ярко сверкавшими звездами,  на  красное  потрескивавшее
пламя костра, на суровые лица сидевших, на пустынные пески кругом и  ду-
мал: "Откуда придет спасение? Если меня, бродягу, никто не пожалеет,  то
эти воины должны бы  пожалеть  мальчика-оружейника,  выскользнувшего  из
мрака шахского подземелья. Но, даже падая в пропасть, дервиш  не  должен
унывать: его плащ может зацепиться за выступ скалы,  или  его  поддержит
крыло пролетающего орла..." А Туган рядом шептал:
   - Разве ты не видишь, что пришел наш последний час?
   - День еще не кончился,- ответил дервит.- Впереди длинная  ночь.  Кто
заранее скажет, что она принесет?
   "Черный всадник" положил книгу в желтом кожаном переплете  на  коврик
перед собой и сказал:
   - До утренней звезды осталось ждать недолго. С казнью этого слуги не-
верных можем не торопиться. Не послушаем ли мы этого скитальца, пусть он
нам расскажет про подвиги какого-нибудь смелого богатыря. Туган  прошеп-
тал:
   - Неужели, так униженный, стоя на коленях, ты будешь им рассказывать?
Не говори ни слова. Пусть лучше они убьют нас сразу!
   - Потерпи,- ответил Хаджи Рахим.- Ночь длинна, и будущее может  стать
необычайным...
   - Пускай говорит! - послышались голоса.- Бывает, соловей в клетке по-
ет лучше, чем на воле.
   - Тогда слушайте,- начал Хаджи Рахим.- Я. вам сейчас  расскажу  не  о
Двурогом Искендере и не о Рустеме и Зорабе, а о славном степном  разбой-
нике Кара-Бургуте и о туркменской девушке Гюль-Джамал...
   При слове "Гюль-Джамал" начальник шайки быстро взглянул  на  дервиша,
брови его удивленно поднялись. Он лег на правый бок;  облокотившись,  он
подпер щеку ладонью и черными горящими глазами стал внимательно всматри-
ваться в связанного рассказчика.

   Глава пятая. СКАЗКА ХАДЖИ РАХИМА

   Когда она проходила мимо быстрыми шагами,
   краем своей одежды она коснулась меня.
   (Из восточной сказки)

   - "Гюль-Джамал была бедной пастушкой в бедном ауле, в  большой  турк-
менской пустыне,- начал говорить нараспев Хаджи Рахим.- Гюль-Джамал зна-
ла много песенок.
   Особая песенка у нее была, чтобы вести ягнят на водопой; другая, спо-
койная и радостная, уговаривала ягнят мирно пастись и далеко  не  расхо-
диться.
   Но одна, тревожная песенка мрачными, отрывистыми звуками предупрежда-
ла заблудившихся, что близко хищный волк, и ягнята,  мирно  дремавшие  в
тени чахлого куста, разом вскакивали и быстро неслись туда, где на холме
стояла Гюль-Джамал с длинной палкой, а три большие мохнатые собаки с ла-
ем бегали вокруг отставших и собирали в одну кучу все стадо.
   Все свои песенки Гюль-Джамал выучила от  своего  деда  Коркуд-Чобана,
который много лет был пастухом и наигрывал песни на длинной дудке-сопел-
ке. Всю свою долгую жизнь он был бедняком, нанимался аульным пастухом  и
кормился, переходя по очереди из одной юрты в другую,  хотя  он  имел  и
свою, старую, покривившуюся, как он сам, юрту на краю аула.
   Он был одинок с тех пор, как умерли сперва жена, а  потом  два  сына,
убитые во время войны Хорезм-шаха с вольными афганскими горцами.
   Дочь пастуха, отданная замуж в отдаленноа кочевье, однажды  пришла  к
нему, неся на руках крошечную девочку, н, проболев несколько дней, умер-
ла. Ее лицо было в синяках и кровоподтеках. Что с ней  произошло,  никто
нэ знал, а старый Коркуд-Чобан на вопросы отвечал:
   - Видно, так захотел аллах! Не всякой девушке попадается добрый  муж!
- и закрывал широким рукавом темное морщинистое лицо.
   Коркуд-Чобан сперва оберегал и холил свою внучку, как берег бы захро-
мавшую овечку, и, бродя со стадом по степи, носил девочку  за  спиной  в
кожаном мешке, иногда вместе с блеявшим больным ягненком.
   Постепенно Гюль-Джамал подрастала, потом бегала уже с ним рядом;  она
подпевала тонким голоском деду, когда он наигрывал на дудке,  и  следила
вместе с собаками за отставшими ягнятами. Когда Гюль-Джамал еще  подрос-
ла, Коркуд вдруг заявил, что он больше не будет пастухом, что  он  решил
отныне лежать на войлоке близ своей старой юрты, а  вместо  него  пойдет
пасти молодых ягнят его внучка. К тому времени приехала на облезлом осле
его старая сестра и поселилась с ним в юрте. Все в ауле заговорили,  что
Коркуд встретил в степи шайтана и запродал ему внучку в жены. Другие го-
ворили, что дед нашел в древнем кургане клад, и еще многое про него при-
сочинили. Но верно то, что у Коркуда вдруг появился старинный медный ко-
тел, над юртой всегда вился дымок, и бедный  пастух  угощал  приходивших
чаем.
   Наконец для старика настало важное время -  предстояло  выдать  замуж
выросшую внучку. А калым за такую девушку мог сразу принести и верблюда,
и коня, и корову, и баранов. Тогда дед станет совсем беспечным,- он  бу-
дет только лежать на войлоке, пить сколько  захочет  кумысу  и  смотреть
днем на облака, а ночью на звезды. А за скотом посмотрят сестра, дочь  и
зять.
   Коркуд не торопился отдать  внучку,  и  всем,  кто  приезжал  сватать
Гюль-Джамал, старик все повышал стоимость  калыма,  так  что  все  сваты
отъезжали без успеха, дивясь жадности бывшего пастуха. Но был один,  кто
возвращался и снова сватался. Это был известный барс больших дорог, гро-
за караванов, разбойник Кара-Бургут".
   - Если любят девушку,- говорил Кара-Бургут,- то  не  торгуются  из-за
калыма.- И он обещал дать столько, сколько запросит  старый  Коркуд.  Но
тот каждой ночью, когда приезжал разбойник, не давал окончательного  от-
вета и говорил, что подумает.
   Однако, видно, шайтан подшутил над стариком, и  он  разом  потерял  и
верблюдов, и коней, и баранов, которых подсчитывал,  смотря  на  звезды.
Приехали в аул джигиты самого шаха собирать налоги и за  прошлый,  и  за
настоящий, и за будущий годы. Они угнали много лошадей, скота  и  увезли
Гюль-Джамал, сказав, что всемогущему шаху подданные  обязаны  доставлять
самых красивых девушек.
   Среди ночи к юрте Коркуд-Чобана прискакал разбойник  Кара-Бургут.  Он
просидел всю ночь на краю войлока и подробно расспрашивал о  приезжавших
джигитах: кто у них был начальником, какие у них были кони и какие седла
и чепраки. Он все настойчиво выведал у старика и сказал:
   - Теперь я всех их узнаю даже ночью и расправлюсь с каждым по очереди
и со всеми вместе, хотя бы они укрылись от меня на дне Хорезмского моря.
А Гюль-Джамал я разыщу и доставлю тебе, дед Коркуд, а потом  мы  устроим
большой праздник, с которого я увезу ее в мою юрту уже  своей  женой.  Я
обещал тебе верблюда, кобылицу с жеребенком, корову с теленком и  девять
овец, а теперь я предлагаю тебе всего в девять раз больше, но только  ты
не смей обещать внучку кому-либо другому, кроме меня.
   Бросив на колени старика как задаток мешок серебряных  дирхемов,  Ка-
ра-Бургут вскочил на коня и скрылся во мраке ночи..."
   После этих слов рассказывавший сказку Хаджи Рахим  замолчал,  кряхтя,
согнулся и повалился набок.
   - Что же случилось дальше? Нашел ли разбойник девушку?  -  заговорили
сидевшие вокруг костра джигиты.
   - Вай-уляй! Что только не случилось с храбрым разбойником и  прекрас-
ной девушкой! - отвечал со стоном Хаджи Рахим.- Но не могу я  продолжать
рассказ: веревки врезались мне в тело, и я устал.
   - Развяжите его! - приказал "черный всадник".
   - И моему младшему брату также развяжите израненные  руки!  -  сказал
Хаджи Рахим и, повернувшись на спину, закрыл глаза.
   Старый туркмен, недовольно бормоча, развязал  обоим  пленникам  руки.
Они уселись удобнее на песке, и дервиш продолжал:
   - "Когда па рассвете Кара-Бургут ехал по степи, он  встретил  Джелаль
эд-Дина, сына самого падишаха. Юноша заблудился в погоне  за  джейраном,
его спутники отстали. Он уже погибал от голода и жажды,  ведя  за  повод
усталого коня, но увидел юрту старого  Коркуд-Чобана.  Тот  гостеприимно
его принял, дал ему отдохнуть, накормил и его и коня. В это  время  слу-
чайно приехал Кара-Бургут и вошел в юрту. Долго беседовал с сыном своего
врага, не подозревая, кто это. Прощаясь, молодой наследник шаха  пригла-
сил Кара-Бургута навестить его в загородном дворце Тиллялы. Тут  разбой-
ник узнал, что перед ним сын ненавистного шаха. Но закон  гостеприимства
требует полного почета гостю, так что Кара-Бургут, не обидев его, обещал
непременно побывать в гостях у молодого хана.
   Вскоре Кара-Бургут поехал в столицу, чтобы побывать у шахского  сына.
Но этот молодой хан был в опале,- шах невзлюбил его за то, что тот  дру-
жил с простыми людьми, принимал в своем загородном дворце  и  кочевников
пустыни, и бродячих дервишей, и путников из далеких стран.  Шах  боялся,
не готовит ли его сын заговора против отца, и следил за каждым  его  ша-
гом. Поэтому вокруг дворца и его сада притаилась стража, наблюдавшая  за
всеми, кто входил или выходил оттуда.
   Когда Кара-Бургут прибыл во дворец Тилляды, сын шаха радушно его при-
нял, угостил богатым обедом, а музыканты играли и пели старинные  боевые
песни. Ночью, когда Кара-Бургут хотел отправиться в путь, хан  предложил
ему остаться до утра,- тогда он даст охрану, чтобы тот безопасно  доехал
до границы города.
   - Кто посмеет тронуть Кара-Бургута? - сказал разбойник.- Мой  меч  не
боится двадцати джигитов, если они вздумают напасть на меня...- и он вы-
шел из калитки сада. Но тут же на него была  наброшена  крепкая  рыбачья
сеть, опутавшая его руки, так что он не успел даже выхватить меч. Джиги-
ты поволокли его и доставили связанным в дом суда и пыток.
   Ночью главный начальник палачей, "князь гнева" Джихан-Пехлеван,  стал
допрашивать Кара-Бургута, прикладывая к его телу раскаленные угли, допы-
тываясь, зачем он был в саду молодого хана.
   - Я обещал беку выкрасть самого лучшего коня  из  табунов  татарского
хана,твердил Кара-Бургут.
   Джихан-Пехлеван, наконец, устал допрашивать и пытать упорного джигита
и приказал отвести его в "Башню возмездия".
   Кара-Бургута вели в темноте к высокой башне;  палачи  тесным  кольцом
окружали его. И вдруг кто-то тихо шепнул ему на ухо:  "Ты  протяни  руку
вправо и ухватись за железный крюк". И он тут же почувствовал,  что  ве-
ревки, скрутившие его руки, ослабели, перерезанные неведомым другом.  Не
показывая виду, что он уже готов к защите, Кара-Бургут покорно  вошел  в
башню и поднялся по высокой витой лестнице. Наверху, при  тусклом  свете
факела, открылась небольшая дверь. Разбойник упирался изо всех сил, ког-
да его вталкивали в эту дверь. Факел внезапно  потух,  разбойник  быстро
освободил руку и легко нащупал справа - большой  железный  хрюк.  Кто-то
крикнул: "Одной собакой меньше!" Дверь с  треском  захлопнулась,  и  Ка-
ра-Бургут повис в полной темноте, не чувствуя опоры  под  ногами...  Ка-
ра-Бургут висел, стараясь высвободить из веревок  левую  руку,  что  ему
удалось с большим трудом, и тогда стало легче висеть, держась двумя  ру-
ками. Когда приблизилось утро и первые лучи проникли в щели старой  баш-
ни, джигит убедился, что он находится под самой крышей:  внизу  глубокая
бездна, откуда слышно глухое рычание, там движутся черные тени  и  видны
груды костей. Если не придет помощь от тайных друзей, то сил хватит  не-
надолго, чтобы так висеть, ухватившись за крюк".
   - Что же было дальше? - спросили голоса, когда Хаджи Рахим снова  за-
молк и стал равнодушно смотреть на костер.- Что стало с Кара-Бургутом, с
Гюль-Джамал? Говори скорее!
   - Может быть, вы дадите немного воды и хлеба моему мальчику? Да и мне
бы надо промочить горло, я с утра не пил ни глотка...
   - Дайте ему лепешек, сушеного винограда и всего, что у меня есть,при-
казал "черный всадник".- Продолжай, дервиш, до восхода солнца уже  близ-
ко...
   Хаджи Рахим, выпив медленно чашку кислого молока, продолжал:
   - "Тем временем сын шаха беспечно развлекался в саду под  развесистым
карагачом и кормил ломтями дыни своих любимых  жеребцов.  Вдруг  к  нему
приблизился закутанный до самых глаз один из преданных ему друзей, кото-
рые были повсюду, и тихо рассказал, что гость из пустыни схвачен у стены
его сада, отведен к начальнику шахской охраны и оттуда  его  потащили  к
"Башне возмездия".
   Молодой хан вскипел гневом. Он приказал всем своим джигитам  садиться
на коней и быть готовыми к бою. С сотней вооруженных  всадников  Джелаль
эд-Дин помчался в город, разгоняя выбегавших навстречу уличных сторожей,
и прямо прискакал к старой высокой башне, возле которой совершались каз-
ни. Мрачный сторож со страху убежал, и джигиты топорами выломали входную
дверь. Джелаль эд-Дия поднялся по лестнице на самый верх  башни,  и  там
пришлось выломать вторую дверь.
   Когда ее раскрыли, то отшатнулись: прямо за порогом начиналась черная
пустота, а направо, у стены, на небольшом железном крюке висел  человек.
Джигиты осторожно его сняли и вытащили на лестницу. Джелаль эд-Дин  взял
зажженный факел и пытался взглянуть вниз. Из глубины смотрели  блестящие
глаза и слышалось злобное рычание. Хан швырнул горящий  факел.  Кружась,
полетел он вниз, и с визгом отскочили в стороны большие  мохнатые  соба-
ки-людоеды.
   - Клянусь,- сказал он,- если бы я стал шахом, то я сохранил  бы  этих
страшных псов, чтобы они пожрали тех, кто придумал эту башню.
   Молодой хан спустился с башни и сел на коня. Второй  оседланный  конь
ждал Кара-Бургута. Тесной толпой джигиты проехали через город, и, только
миновав каменные ворота, когда впереди открылась ровная даль бесконечной
степи, Джелаль эд-Дин сказал спасенному Кара-Бургуту:
   - Не подумал ли ты, что я умышленно пригласил  тебя  в  свой  дворец,
чтобы ты попался в руки шахских палачей? Я бы хотел снова пригласить те-
бя в мой сад Тиллялы, но боюсь, что теперь опять ты можешь попасть в ла-
пы собачьих слуг палача Джихан-Пехлевана...
   - Таких черных мыслей у меня не было. Разреши  мне  вернуться  в  мою
родную пустыню. Хотя там голые пески, скудная трава и солоноватая  вода,
но там больше свободы и счастья, чем здесь,  среди  прекрасных  дворцов,
высоких башен и крепких стен.
   - Я не буду тебя задерживать. Я бы хотел еще  исполнить  какое-нибудь
твое желание, ведь ты пострадал из-за меня.
   - У меня только одна просьба. Мои мучители,  окутав  меня  рыболовной
сетью, сняли с меня мой славный меч-кончар. Пока я не отберу его у  того
хвастуна, который осмелился носить его, не  разрешишь  ли  ты  на  время
взять светлую саблю у одного из твоих джигитов?
   Молодой хан отцепил с пояса свою саблю, украшенную бирюзой,  сердоли-
ком и яхонтами, и передал Кара-Бургуту.
   - Носи ее со славой и вынимай из ножен только  против  врагов  нашего
племени, а не против мирных караванных путников. Этот благородный  воро-
ной конь, на котором ты сидишь, отныне тоже твой. На нем ты  отправишься
в поход против врагов родины.
   - У меня еще одна к тебе просьба,- сказал Кара-Бургут.
   - Говори!
   - Не можешь ли ты, знающий все, что делается в шахском  дворце,  ска-
зать мне, что стало с девушкой  нашего  туркменского  племени  по  имени
Гюль-Джамал? Ее насильно увезли шахские грабители, сказав, что она  пос-
тупит во дворец для увеселения престарелого шаха.
   - Знаю. Для этой девушки Гюль-Джамал шах  приказал  поставить  особую
юрту в одном из дворцовых садов. Но девушка оказалась гордой и  непокор-
ной. Я боюсь, что и ее постигнет печальная участь всех непокорных  плен-
ниц нашего шаха.
   - Спасибо тебе, мой великодушный избавитель! -  сказал  Кара-Бургут.-
Если тебе нужна будет моя жизнь, призови меня, и  я  приеду  немедленно,
хотя бы мне пришлось пробираться через горы и пропасти.
   Кара-Бургут повернул вороного коня и поскакал а свою пустыню.  Вскоре
он переменил направление и выехал на дорогу,  которая  ведет  в  сторону
прекраснейшего из городов - утопающего в садах Самарканда. Медленно  ша-
гал конь, а джигит пел:

   Мне ветер поет, как дальний привет любимой...
   Возможно ль внимать приветам таким бесстрастно?
   Пускай впереди, за каждой скалой, погибель,-
   На каждом пути она сторожит безгласно...

   Кара-Бургут так задумался, что его чуть было не смяли несколько  джи-
гитов, скакавших во всю конскую прыть, крича:
   - Дорогу! Дайте дорогу! Гонец к падишаху! Письмо в  собственные  руки
падишаха!
   Несколько всадников мчались в клубах пыли, таща  за  собой  натянутый
аркан, конец аркана был прикручен к луке седла. Гонец, привязанный к ко-
ню веревками, на всем скаку крепко спал, раскачиваясь и мотая головой.
   Видно, конь гонца делал последние усилия, чтобы  доскакать  до  ворот
города; он хрипел, бил хвостом и несся только потому, что его тащили  на
аркане скакавшие впереди джигиты, обычно сопровождавшие  шахского  гонца
от одного селения до другого.
   Вдруг на полном ходу конь рухнул  на  землю.  Всадники  остановились,
соскочили с коней, пытались поднять, обессиленного, загнанного коня,  но
напрасно: кровь полилась из его ноздрей на пыльную дорогу.
   Гонец, как упал, так и остался  лежать.  Он  только  сказал:  "Важное
письмо шаху от его дочери, осажденной бунтовщиками в крепостной башне. В
Самарканде восстание всех жителей против шахских палачей и сборщиков по-
датей. Жители их режут и куски тел вешают на тополях. А  мне  все  равно
умирать..."
   Сказав эти слова, гонец положил голову на кулак и закрыл  глаза.  Ка-
ра-Бургут подъехал к гонцу и сказал:
   - Дай мне твою кожаную сумку. Я сам доставлю письмо в руки  падишаха.
А ты не валяйся здесь рядом с околевшим конем, а ложись там, в тени  де-
рева, и хорошенько выспись. Я знаю, что ты не очень торопишься доставить
письмо и тебя приходится насильно тащить, так как  за  "черную",  плохую
весть шах гонцу отрубает голову.
   - Я тоже думаю, что мне лучше отдохнуть здесь,- сказал запыленный го-
нец и отдал Кара-Бургуту свою сумку. Отойдя в сторону, он  повалился  на
траву под деревом и захрапел.
   Кара-Бургут, зацепив конец аркана за луку седла, крикнул; "Вперед!" -
и все всадники снова помчались по дороге к столице шаха.
   Вместе с сопровождавшими всадниками Кара-Бургут прискакал  к  высоким
воротам дворца. Перед гонцом с важной вестью от дочери  падишаха  откры-
лись все двери. Старый евнух, гремя ключами, повел гонца  по  извилистым
переходам, и Кара-Бургут уже должен был предстать перед  грозными  очами
властителя страны, как вдруг джигит ясно услышал за стеной женский крик:
"На помощь! Последний мой день пришел!"
   Мог ли Кара-Бургут не узнать этого  нежного  голоса,  теперь  полного
ужаса и призывающего к жалости! Он выхватил  саблю,  подаренную  Джелаль
эд-Дином, и, взмахнув ею над старым ключарем-евнухом, приказал ему  отк-
рыть дверь. Прыжком тигра ворвался Кара-Бургут в  комнату,  всю  наглухо
увешанную коврами. Он искал шаха, желая зарубить его, уверенный, что это
он позволяет себе издеваться над их туркменской девушкой. В комнате, од-
нако, ни одного человека не было, а в углу лежал на груде персидских ша-
лей желтый с черными пятнами барс и старался  когтями  разодрать  ковер,
из-под которого неслись сдавленные крики.
   Двумя ударами сабли джигит убил зверя и откинул ковер. Перед ним  ле-
жала почти бездыханная, бледная ГюльДжамал.
   - Какой злодей мог пустить хищного зверя к слабой девушке! - закричал
Кара-Бургут и склонился над той, которая столько времени привлекала  все
его помыслы.
   В комнату широкими шагами вошел сам шах. В ярости  он  хотел  тут  жа
казнить джигита, зарубившего его любимого барса.  Но  Кара-Бургут  важно
передал ему письмо. Шах, пораженный известием о восстании в Самарканде и
нападении на его дочь, приказал начальнику войск сейчас же готовиться  к
походу для усмирения и казни мятежников и уже  не  обращал  внимания  на
джигита. А Кара-Бургут поднял Гюль-Джамал, сам ка руках отнес ее в белую
юрту среди персикового сада и сказал служанкам, что завтра приедут  ста-
рики из пустыни с почетным караваном, который отвезет Гюль-Джамал  в  ее
родное кочевье.
   Но на другой день стариков не допустили к Гюль-Джамал и вытолкали  из
дворца. Им объявили, что Гюль-Джамал за покушение на жизнь великого  па-
дишаха посажена в каменную "Башню вечного забвения", в которой останется
"навеки и до смерти"...
   - И она умерла там? - спросил чей-то голос.
   Хаджи Рахим, помедлив, сказал:
   - Нет, Гюль-Джамал жива до сих пор, запертая в  каменной  башне  Гур-
ганджа. Ее приказала держать там злая мать шаха Туркан-Хатун, и хотя са-
ма старуха бежала, как трусливая гиена, из столицы Хорезма, но  безголо-
вые судьи, раисы и сторожа не решаются изменить  приказание  ненавистной
шахини и держат Гюль-Джамал в тюрьме,  а  также  много  других  невинных
пленников.
   - Дервиш, объясни мне, откуда ты знаешь все это? -  спросил,  подняв-
шись с ковра, "черный всадник".- Ведь все,  что  ты  рассказал,  это  не
сказка, а произошло на деле...
   - Мы, скитальцы по равнинам вселенной, бродим среди  людей  и  слышим
разные беседы. А кроме того, ветер пустыни не раз напевал мне эту  сказ-
ку.
   - Беки-джигиты! - обратился "черный всадник" к сидевшим.- Готовьтесь!
На рассвете я выезжаю в Гургандж.
   - Если ты хочешь попасть в Гургандж, торопись,- сказал Хаджи  Рахим.-
На Гургандж с трех сторон наступают сыновья татарского хана  с  огромным
войском. Они окружат город сплошным кольцом, и тогда в город тебе не по-
пасть.
   - А ты, дервиш, поедешь со мной,- сказал "черный всадник".- Я дам те-
бе и твоему спутнику пару коней, и через три дня мы будем у  ворот  Гур-
ганджа. Вы же, мои товарищи, отправляйтесь в свои кочевья и ждите  моего
вызова. А вернусь ли я к вам, или меня Азраил утащит в огненную долину,-
кто, кроме аллаха, знает?..

   Глава шестая. ИЗ-ЗА ГУРГАНДЖА ВРАЖДОВАЛИ ТРИ СЫНА ЧИНГИЗ-ХАНА

   Чингиз-хан приказал младшему сыну,  Тули-хану,  взять  и  подвергнуть
разграблению древний город Мрев, а трем старшим сыновьям, Джучи,  Джага-
таю и Угедэю, разрешил отправиться со своими войсками на завоевание  хо-
резмской столицы Гурганджа.
   Всем монголам хотелось участвовать в походе на этот богатейший  город
мусульманских земель, рассылавший во все концы вселенной караваны с тон-
кими тканями, прославленными кольчугами и другими ценными товарами. Вся-
кий участник штурма приведет оттуда по меньшей мере пару коней или верб-
людов, нагруженных шелковыми одеждами, ожерельями из яхонтов  и  смараг-
дов, кубками и всякими другими редкими предметами,  кроме  того,  каждый
пригонит, к себе на родину несколько искусных рабов, которые будут ткать
материи, шить сапоги или шубы, в то время как их владелец будет спокойно
лежать на привезенном с войны ковре и слушать игру на  лютне  музыканта,
тоже взятого в плен в Гургандже.
   Так мечтали монгольские воины, подвигаясь на  север  к  берегам  реки
Джейхуна, в богатые равнины Хорезма.
   Сыновья Чингиз-хана, Джагатай и Угедэй, торопились  прибыть  первыми,
чтобы захватить этот город раньше, чем явится старший  их  брат,  Джучи.